Политическая география экстремизма: центрально-азиатский регион
События последних лет свидетельствуют, что ситуация по периметру казахстанских границ с каждым годом становится все сложнее и поиски путей решения накапливающихся проблем для нашей страны, имеют большое значение в контексте ее национальной безопасности. События в Ливии, Сирии, Кыргызской Республике, а также Жанаозене заставляют по-новому взглянуть на эти явления. В статье сделана попытка через призму существующих мнений ведущих экспертов мира, определить общие подходы к решению сложнейшей проблемы современности.
Борьба с экстремизмом и терроризмом справедливо считается одной из глобальных задач человечества. Однако когда речь идет о генетических корнях этого явления многие политические, общественные деятели и ученые попадают в тупик. Это, по-видимому, обусловлено сложностью системы взаимоотношений между отдельными слоями общества и странами, когда интересы одних групп или сообществ должны подчиняться другим. В зависимости от того, чьи интересы представляет тот или иной индивид, или политическое движение зависит трактовка содержания данного понятия, которое формируется в процессе политического или геополитического соперничества и противостояния. Важнейшей особенностью зарождения аналогичных понятий или явлений, за которыми скрываются определенные события, является единство процессуальных и содержательных частей конкретных форм экономической и политической конкуренции в разрезе стран, регионов и мирового сообщества.
К сожалению, до сих пор ведущие эксперты не в состоянии дать развернутую формулировку понятия «экстремизм». В столь деликатной и непростой ситуации было бы целесообразно стать на позиции международного законодательства и попытаться определить является ли экстремизм результатом политического, идеологического или религиозного развития и различных форм их сочетания?
Вместе с тем имеются сходные точки зрения на генезис понятия «экстремизм». Безусловно, если исключить природные экстремальные явления, то экстремизм как явление возникает в системе межэтнических, межгосударственных и международных отношений, или экстремизм сам представляет собой отношение к системе сформировавшихся, чаще всего политических и идеологических структур, исключающих нормальное функционирование какой – либо социальной общности людей.
Особенностью подходов большинства ученых, политологов, журналистов-международников и экспертов является то, что источником зарождения экстремизма считаются отдельные группы населения, или, в ряде случаев этнические группы, которые стремятся найти решения своих целей неординарными способами.
Одной из причин экстремизма, по мнению ряда экспертов, является чувство подавленности, безысходности, отсутствие защиты со стороны правительства и международных организаций определенных слоев населения или этнических групп.
Возможно ли с помощью экстремизма достижение политических целей? Опыт последних лет показывает, что это возможно, например, Ливия и другие страны ближнего и среднего востока. Хотя в экстремальных регионах на десятилетия и более затягивается решение проблем, вызывающих определенную угрозу стране, региону или миру. В таком случае позволителен вопрос: можно ли физически уничтожив экстремистов решить проблему. Вряд ли это возможно, так как за экстремистами могут стоять целые государства, а также могущественные финансово-промышленные группы, внутри или за пределами стран. Однако, в любом случае, каковы бы не были его истоки, экстремизм представляет определенную угрозу государству, обществу и отдельным гражданам.
Имеет ли государство право на защиту? Безусловно, да. Тогда насколько правомерно совмещение интересов государства и отдельных социальных групп внутри страны или за ее пределами? Может быть, это создаст прецедент распада государства?
Чтобы ответить на эти и другие вопросы необходимо данное понятие рассматривать в качестве научной категории, которая в каждый исторический период наполняется конкретным, причем, новым содержанием. Было время, когда понятие «экстремизм» ассоциировалось с понятиями «национально-освободительное движение», «борьба за независимость» и т.д. То есть возникает целый ряд деликатных вопросов, касающиеся определенных государств или их групп, а также конкретных официальных лиц.
Поэтому, чтобы ответить на вопрос является ли данное явление экстремизмом или нет надо ответить, по крайней мере, на три следующих вопроса?
- Где (регион) это имеет место?
- Когда и при каких обстоятельствах (исторических, экономических и политических) это происходит?
- Почему это происходит?
Пока не будет полного и аргументированного ответа на эти вопросы, могут существовать сколь угодно много трактовок, таких, как экстремизм позитивный и негативный, хороший или плохой. Чтобы исключить подобное толкование необходимо рассматривать экстремизм с точки зрения правового поля. В данном случае мы имеем в виду систему правовых отношений, уровень развития демократических институтов, общественного самосознания и другие элементы законодательного обеспечения свобод и прав всех без исключения членов общества. Следовательно, ответ на три вышеуказанных вопроса позволит определить где, каким образом и какими методами можно вести борьбу с экстремистами? Небезынтересным является то, что большинство стран сходятся в общих позициях по отношению к стратегии борьбы с экстремизмом, тогда как их тактические задачи в корне противоположные. Так, например, отношение США и России к чеченской проблеме, России и Грузии - южноосетинской и другие. Здесь, по-видимому, необходима глубоко аргументированная типология экстремизма по различным критериям. Нам представляется, что в первом приближении она может быть следующей:
Экстремизм по масштабам может быть - международным, региональным и локальным, по форме проявления - политическим, религиозным, идеологическим. По функциональной структуре экстремизм может быть реальным, искусственно созданным или надуманным. Не исключено, что в соответствии с целями определенных стран или их групп могут встречаться различные вариации с преобладанием тех или иных типов экстремизма.
Если в «ельцинской» России Чечни не было бы, то ее надо было придумать. Поскольку, именно здесь в нужное время сконцентрировался комплекс факторов экономических, политических, военно-стратегических, региональных, геополитических, геостратегических, которые послужили благодатной основой для коррумпированных кругов России сочетать решение своих задач, прежде всего финансово-экономического характера с государственными и региональными задачами. Это является главной причиной экстремизма в Чечне, причем, спровоцированного и созданного в свое время руководством ельцинской администрации, с которым сейчас борется правительство России. Или скинхеды в России чистейшей воды экстремисты, однако, они пользуются поддержкой определенных кругов и должностных лиц.
С другой стороны, к сожалению, Россия пожинает горькие плоды, проводимой в стране с момента распада Советского Союза национальной политики, когда россиян СМИ разделили на русских и «лиц кавказской и других национальностей». Причем с «лицами кавказской национальности» ассоциировался ислам, а с исламом терроризм. Вялотекущие процессы национального единения России на основе декларативных заявлений руководства страны никем серьезно не воспринимались. Отсутствие общероссийской национальной идеи в стране, безусловно, при слабом экономическом росте привело к поляризации населения по социальным, этническим и религиозным признакам превратив, в частности северный Кавказ в экстремальный регион в системе международного терроризма. Здесь были созданы предпосылки, факторы, усиливающие конфликтный потенциал, слабо контролируемый государством. Если бы правительство России изначально проводило бы политику национального единения, результаты видимо были бы другие. Трагические события в Северной Осетии показали, что для развития экстремизма необходимы, по крайней мере, три составляющие:
-исполнители террористических актов;
-заказчики террористических актов;
- сочувствующие террористам лица.
Исполнителями, как правило, выступают потерявшие человеческий облик люди, которые своими действиями ставят себя вне закона, вне религии и вне современной цивилизации. К сожалению, маргинализация населения, безотносительно к национальной принадлежности создает почву для подготовки террористов. Гораздо сложнее с заказчиками, о них можно догадываться, назвать точные имена вряд ли когда-нибудь, удастся. Можно строить сколько угодно версий и даже создать научную теорию развития экстремизма, но заказчик не будет найден. Наивно полагать, что заказчиками терактов в Дагестане могут выступать полевые командиры «банд формирований» на его территории. Другое дело организация ими терактов. Дагестан в данной ситуации всего лишь элемент в системе террористической деятельности, имеющей, возможно, антипутинскую или антироссийскую направленность, как внутри страны, так и за ее пределами.
Анализ территориального размещения зон экстремизма или потенциального экстремизма свидетельствует о том, что на географической карте они в основном совпадают либо с зонами концентрации энерго – и других стратегических ресурсов, либо с зонами, которые являются ключевыми в достижении геостратегических целей. По иронии судьбы – это в основном границы Запада и Китая с исламским миром. Они совпадают с границами демократии и авторитарных режимов, с границами перераспределения ресурсного потенциала и сфер влияния между главными геополитическими игроками и, наконец, с границами мирового лидерства в ХХI веке. Восточная часть этой зоны включает страны Центральной Азии или правильнее страны «Большой Центральной Азии» (БЦА). Концепция Большой Центральной Азии появилась в конце ХХ века и разработана американскими учеными, которые помимо Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркмении включают сюда Афганистан и Синьцзян, а также прилегающие к этому региону территории России, Монголии, Индии, Пакистана и Ирана.
Появление данного термина является, на наш взгляд, отражением соперничества между Великими державами за влияние в Центральной Азии. В любом случае Центральная или Большая Центральная Азия в настоящее время представляет систему противоречий и потенциально конфликтных зон. Причем, если Казахстан рассматривать в системе «Большой центральной Азии», то ситуация, не, только в корне меняется, но и приобретает множество вариантов развития не в пользу Казахстана.
Безотносительно, содержания терминологии, возникает вопрос: "в каком смысле, если таковые вообще имеются, Центральная Азия или Большая Центральная Азия в действительности является регионом?". Если страны и территории, включенные в данное пространство, не имеют определяющие общие особенности, или если существующие общие особенности не соответствуют экономическому и социальному развитию, тогда было бы естественным для региона быть организованным извне. Это, по сути, обосновывает концепция БЦА, являющаяся подтверждением того, что при таком подходе страны региона превращаются в «подопытных кроликов» в руках определенных геополитических игроков. То есть Большую Центральную Азию, в определенном смысле, можно рассматривать, как пространственную форму организации управляемого экстремизма.
Если, однако, существуют черты, которые являются общими, отличительными и существенными для развития, тогда мы должны ожидать и хотеть, чтобы регион был организован "изнутри". Однако в странах региона внутриполитическая ситуация и межгосударственные отношения исключают нормальный процесс «регионообразования» в соответствии с законами региональной науки.
Данный вопрос ждет своего решения, поскольку конфликтный потенциал, накопленный внутри каждой из стран и в регионе в целом объективны, а также противоречия в регионе настолько очевидны, что регионы ЦА и БЦА вполне вписываются в теорию управляемого хаоса и могут стать очередным плацдармом ее реализации..
Очевидно, что постсоветская Центральная Азия не свободна от конфликтов не только между различными этносами, но и – в случае Таджикистана – в пределах одной этнической группы. Даже интегрирующая сила одной религии не способна предотвратить конфликты, в основе которых лежат жизненно важные интересы на землю и воду. Поэтому региональные споры и конфликты среди ''дружеских'' правительств и ''братских'' народов, живущих в трудных условиях, на ограниченном пространстве, могут в любой момент материализоваться в реальную политику. В этом отношении социальная размытость общества представляет одну из самых опасных угроз национальной безопасности: увеличивающийся маргинальный слой населения (чему немало способствуют происходящие ''новации'' в сфере образования, науки, культуры) в кризисной ситуации может сыграть роль детонатора. Существенно разрядить этнотерриториальную напряженность способна целенаправленная политика стран региона на отказ от выдавливания и насильственной ассимиляции этнических меньшинств, предоставление им культурно-религиозной автономии и т.д. События начала февраля 2006 и в мае 2010 года в Кыргызстане являются тому подтверждением.
Адекватно геополитической усиливается геостратегическая роль данного региона в плане дислокации в этой зоне и сопредельных территориях вооруженных сил США и НАТО за счет их сокращения в других регионах земного шара. Бесспорно одно, что если удастся переломить направленность политических процессов в странах данного региона в сторону демократии, то это даст огромное стратегическое преимущество рассматриваемому региону, в первую очередь, постсоветским странам Центральной Азии. Но если развитие пойдет по другому сценарию мир получит еще один Кавказ, Ливию или Сирию или их центрально-азиатские вариации. Утверждая, что будущие исполнители терактов в значительном своем большинстве будут выходцами именно из этого региона, мы не можем утверждать, что и заказчики также находятся в этом регионе. Если бы это было бы так, то мир давно бы стоял на грани религиозной войны. Кроме того, вряд ли отдельные исламские государства в состоянии бросить вызов мировому содружеству или таким сверхдержавам, как Россия, Китай, США и другие.
В связи с этим отношение к исламу, при всей остроте проблем, вызванных организациями экстремистского характера, считающихся происламскими, на наш взгляд, будет меняться в позитивную сторону. Разумеется, ислам, как одна из мировых религий, имеющих много общего с христианством и иудаизмом, уже делает немало для отмежевания от движений, которые, прикрываясь исламом, пытаются активно вмешиваться в процессы регионального и глобального развития в интересах определенных кругов. Небезынтересными являются попытки западных экспертов рассматривать не только негативные проявления исламского фундаментализма, но и определенных направлений христианства неортодоксального толка, в частности на территории стран Центральной Азии. Также как исламские политические организации, христианские течения неортодоксального толка появились сравнительно недавно, уже в постсоветское время. В подавляющем большинстве они выполняют миссионерские функции, и их место в социально-политической жизни стран Центральной Азии пока не изучено. Что касается исламских государств, то в большинстве своем это развивающие страны с соответствующим уровнем развития демократии. Бедных стран с высоким уровнем демократии, как правило, не бывает. Вряд ли исламские страны могут экономически интегрироваться на основе религиозных принципов. Однако их борьба за экономические интересы, как между собой, так и другими странами мирового содружества определенными кругами будут интерпретироваться как проявление экстремизма. В таком случае экстремизм правомерно рассматривать как продолжение экономической борьбы между странами, только другими методами. Это сохранится до тех пор, пока не будут найдены более совершенные пути решения, как внутригосударственных, особенно в полиэтнических странах, так и межгосударственных проблем. Борьба за выживание одних стран или народов может быть приравнена экстремизму и, прежде всего в регионах с недостаточным уровнем развития демократии, или экстремизм, поддерживаемый государством, может быть оправдан, что не раз происходило в мире.
Таким образом, экстремизм может трактоваться как элемент внутренней и внешней политики. Экстремизм управляем и политический и иной хаос это лишь формы существования экстремизма. Разумеется, в этих условиях говорить о механизме борьбы с экстремизмом трудно, поскольку происходит смешение понятий экстремизма и демократизации общественных отношений.
Безусловно, экстремизм как явление в будущем сохранится, но вместе с тем он адаптируется к требованиям реалий ХХI века и наполнится новым содержанием. Соответственно будет меняться к нему отношение, как к методу решения геостратегических споров между ведущими центрами мировой экономики или региональными державами.
В этих условиях крайне востребована социально-экономическая и политическая парадигма развития экстремизма, как крайне реакционного политического течения, и концепция борьбы с экстремизмом. Вместе с тем следовало бы отличать другие политические течения в корне отличающиеся от экстремизма, отделив их от экстремизма и дав им соответствующие толкования. Именно от последнего будет зависеть эффективность борьбы с экстремизмом на современном этапе развития человечества.
При всей многомерности и разноуровненности происходящих в настоящее время политических процессов все же следует признать, что экстремизм возник в силу определенной нарушенности правового поля, позволяющего решать определенным кругам задачи, противоречащие интересам остального мира. Если мир отвернется от верховенства прав человека, мотивируя это интересами региональной и национальной безопасности или в угоду отдельных стран мира, то человечество ничего хорошее не ждет.
Нашли ошибку в тексте - выделите и нажмите ctrl enter